В оборот попала 5-гривневая монета с изображением крымского поэта

1 комментарий

1. Асан:

   17.09.2013 в 22:11

   Дом поэта.

   Дверь отперта. Переступи порог.
   Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
   В прохладных кельях, беленных известкой,
   Вздыхает ветр, живет глухой раскат
   Волны, взмывающей на берег плоский,
   Полынный дух и жесткий треск цикад.
   А за окном расплавленное море
   Горит парчой в лазоревом просторе.
   Окрестные холмы вызорены
   Колючим солнцем. Серебро полыни
   На шиферных окалинах пустыни
   Торчит вихром косматой седины.
   Земля могил, молитв и медитаций —
   Она у дома вырастила мне
   Скупой посев айлантов и акаций
   В ограде тамарисков. В глубине
   За их листвой, разодранной ветрами,
   Скалистых гор зубчатый окоем
   Замкнул залив Алкеевым стихом,
   Асимметрично-строгими строфами.
   Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан,
   И побережьям этих скудных стран
   Великий пафос лирики завещан
   С первоначальных дней, когда вулкан
   Метал огонь из недр глубинных трещин
   И дымный факел в небе потрясал.
   Вон там — за профилем прибрежных скал,
   Запечатлевшим некое подобье
   (Мой лоб, мой нос, ощечье и подлобье),
   Как рухнувший готический собор,
   Торчащий непокорными зубцами,
   Как сказочный базальтовый костер,
   Широко вздувший каменное пламя, —
   Из сизой мглы, над морем вдалеке
   Встает стена… Но сказ о Карадаге
   Не выцветить ни кистью на бумаге,
   Не высловить на скудном языке.
   Я много видел. Дивам мирозданья
   Картинами и словом отдал дань…
   Но грудь узка для этого дыханья,
   Для этих слов тесна моя гортань.
   Заклепаны клокочущие пасти.
   В остывших недрах мрак и тишина.
   Но спазмами и судорогой страсти
   Здесь вся земля от века сведена.
   И та же страсть и тот же мрачный гений
   В борьбе племен и в смене поколений.
   Доселе грезят берега мои
   Смоленые ахейские ладьи,
   И мертвых кличет голос Одиссея,
   И киммерийская глухая мгла
   На всех путях и долах залегла,
   Провалами беспамятства чернея.
   Наносы рек на сажень глубины
   Насыщены камнями, черепками,
   Могильниками, пеплом, костяками.
   В одно русло дождями сметены
   И грубые обжиги неолита,
   И скорлупа милетских тонких ваз,
   И позвонки каких-то пришлых рас,
   Чей облик стерт, а имя позабыто.
   Сарматский меч и скифская стрела,
   Ольвийский герб, слезница из стекла,
   Татарский глёт зеленовато-бусый
   Соседствуют с венецианской бусой.
   А в кладке стен кордонного поста
   Среди булыжников оцепенели
   Узорная арабская плита
   И угол византийской капители.
   Каких последов в этой почве нет
   Для археолога и нумизмата —
   От римских блях и эллинских монет
   До пуговицы русского солдата.
   Здесь, в этих складках моря и земли,
   Людских культур не просыхала плесень —
   Простор столетий был для жизни тесен,
   Покамест мы — Россия — не пришли.
   За полтораста лет — с Екатерины —
   Мы вытоптали мусульманский рай,
   Свели леса, размыкали руины,
   Расхитили и разорили край.
   Осиротелые зияют сакли;
   По скатам выкорчеваны сады.
   Народ ушел. Источники иссякли.
   Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
   Но скорбный лик оцепенелой маски
   Идет к холмам Гомеровой страны,
   И патетически обнажены
   Ее хребты и мускулы и связки.
   Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
   Опять вином и кровью напились
   В недавние трагические годы.
   Усобица и голод и война,
   Крестя мечом и пламенем народы,
   Весь древний Ужас подняли со дна.
   В те дни мой дом — слепой и запустелый —
   Хранил права убежища, как храм,
   И растворялся только беглецам,
   Скрывавшимся от петли и расстрела.
   И красный вождь, и белый офицер —
   Фанатики непримиримых вер —
   Искали здесь под кровлею поэта
   Убежища, защиты и совета.
   Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
   Себя — губить, друг друга — истреблять,
   И сам читал — в одном столбце с другими
   В кровавых списках собственное имя.
   Но в эти дни доносов и тревог
   Счастливый жребий дом мой не оставил:
   Ни власть не отняла, ни враг не сжег,
   Не предал друг, грабитель не ограбил.
   Утихла буря. Догорел пожар.
   Я принял жизнь и этот дом как дар
   Нечаянный — мне вверенный судьбою,
   Как знак, что я усыновлен землею.
   Всей грудью к морю, прямо на восток,
   Обращена, как церковь, мастерская,
   И снова человеческий поток
   Сквозь дверь ее течет, не иссякая.

   Войди, мой гость: стряхни житейский прах
   И плесень дум у моего порога…
   Со дна веков тебя приветит строго
   Огромный лик царицы Таиах.
   Мой кров — убог. И времена — суровы.
   Но полки книг возносятся стеной.
   Тут по ночам беседуют со мной
   Историки, поэты, богословы.
   И здесь — их голос, властный, как орган,
   Глухую речь и самый тихий шепот
   Не заглушит ни зимний ураган,
   Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.
   Мои ж уста давно замкнуты… Пусть!
   Почетней быть твердимым наизусть
   И списываться тайно и украдкой,
   При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
   И ты, и я — мы все имели честь
   «Мир посетить в минуты роковые»
   И стать грустней и зорче, чем мы есть.
   Я не изгой, а пасынок России.
   Я в эти дни ее немой укор.
   И сам избрал пустынный сей затвор
   Землею добровольного изгнанья,
   Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
   В уединеньи выплавить свой дух
   И выстрадать великое познанье.
   Пойми простой урок моей земли:
   Как Греция и Генуя прошли,
   Так минет всё — Европа и Россия.
   Гражданских смут горючая стихия
   Развеется… Расставит новый век
   В житейских заводях иные мрежи…
   Ветшают дни, проходит человек.
   Но небо и земля — извечно те же.
   Поэтому живи текущим днем.
   Благослови свой синий окоем.
   Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
   И памятью насыщен, как земля.
   Люби далекий парус корабля
   И песню волн, шумящих на просторе.
   Весь трепет жизни всех веков и рас
   Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

   25 декабря 1926
   Максимилиан Волошин

   Ответить